Неточные совпадения
Когда же полковой писарь подал условие и гетьман приложил свою властную
руку, он снял
с себя чистый булат, дорогую турецкую саблю из первейшего
железа, разломил ее надвое, как трость, и кинул врозь, далеко
в разные стороны оба конца, сказав...
Решились искать помощи
в самих себе — и для этого, ни больше ни меньше, положил адмирал построить судно собственными
руками с помощью, конечно, японских услуг, особенно по снабжению всем необходимым материалом: деревом,
железом и проч. Плотники, столяры, кузнецы были свои:
в команду всегда выбираются люди, знающие все необходимые
в корабельном деле мастерства. Так и сделали. Через четыре месяца уже готова была шкуна, названная
в память бухты, приютившей разбившихся плавателей, «Хеда».
Где он проходил, везде шум голосов замирал и точно сами собой снимались шляпы
с голов. Почти все рабочие ходили на фабрике
в пеньковых прядениках вместо сапог, а мастера, стоявшие у молота или у прокатных станов, —
в кожаных передниках, «защитках». У каждого на
руке болталась пара кожаных вачег, без которых и к холодному
железу не подступишься.
Саша прошел за угол, к забору,
с улицы, остановился под липой и, выкатив глаза, поглядел
в мутные окна соседнего дома. Присел на корточки, разгреб
руками кучу листьев, — обнаружился толстый корень и около него два кирпича, глубоко вдавленные
в землю. Он приподнял их — под ними оказался кусок кровельного
железа, под
железом — квадратная дощечка, наконец предо мною открылась большая дыра, уходя под корень.
Когда Федосей, пройдя через сени, вступил
в баню, то остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания: на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив голову на нижнюю ступень полкá и поддерживая ее правою
рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры безумных; можно было тотчас заметить, что
с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились
в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет
железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы оставляет на нем глубокие следы, как бедный пешеход оставляет свой след на золотистом дне ручья; ручей — это надежда; покуда она светла и жива, то
в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды надежда испарилась, вода утекла… то кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых одеждою приличий.
Я почувствовал, что кровь бросилась мне
в голову.
В том углу, где я стоял
в это время спиною к стене, был навален разный хлам: холсты, кисти, сломанный мольберт. Тут же стояла палка
с острым железным наконечником, к которой во время летних работ привинчивается большой зонт. Случайно я взял
в руки это копье, и когда Бессонов сказал мне свое «не позволю», я со всего размаха вонзил острие
в пол. Четырехгранное
железо ушло
в доски на вершок.
Двое рабочих
в кожаных передниках,
с тяжелыми железными клещами
в руках, встали на противоположных концах катальной машины, тележка
с болванкой подкатилась, и вяземский пряник, точно сам собой, нырнул
в ближайшее, самое большое между катальными валами отверстие и вылез из-под валов длинной полосой, которая гнулась под собственной тяжестью; рабочие ловко подхватывали эту красную, все удлинявшуюся полосу
железа, и она, как игрушка, мелькала
в их
руках, так что не хотелось верить, что эта игрушка весила двенадцать пудов и что
в десяти шагах от нее сильно жгло и палило лицо.
Я ехал
с товарищем — поляком из ссыльных. Он участвовал
в известном восстании на кругобайкальской дороге и был ранен. Усмиряли их тогда жестоко, и у него на всю жизнь остались на
руках и ногах следы
железа: их вели
в кандалах без подкандальников по морозу… От этого он был очень чувствителен к холоду… И вообще существо это было хлипкое, слабое —
в чем душа, как говорится… Но
в этом маленьком теле был темперамент прямо огромный. И вообще весь он был создан из странных противоречий… Фамилия его была Игнатович…
Михайло Иваныч. Ничего-с!.. мы ее сломали! Такая уж у Михаила Иваныча
рука: на что ляжет, то и ломит —
железо не всякое терпит… (Садясь.)Чем вы занимаетесь?.. Вероятно, цидулки к дамам писали: этим, знаете, обыкновенно молодые люди занимаются
в уединении.
Кухаркин муж пошел
в железом крытый на высоком фундаменте дом и скоро вернулся
с известием, что велено впрягать махонькие. Никита
в это время уже надел хомут, подвязал седелку, обитую гвоздиками, и,
в одной
руке неся легкую крашеную дугу, а вдругой ведя лошадь, подходил к двум стоявшим под сараем саням.
Уж ему и ей одновременно является во сне зловещий мужик со взъерошенною бородою, маленький и страшный; он копошится
руками в мешке
с железом и говорит какие-то непонятные французские слова.
В ужасе оба смотрят друг на друга.
Впрочем, надобно было видеть эту невысокую, сбитую, как
железо, фигуру
с короткими, выгнутыми ножками и глянцевитой усатой рожей, когда он, бывало, под хмельком возьмет
в жилистые
руки балалайку, и, небрежно поглядывая по сторонам, заиграет «барыню» или,
с шинелью внакидку, на которой болтаются ордена, и заложив
руки в карманы синих нанковых штанов, пройдется по улице, — надо было видеть выражение солдатской гордости и презрения ко всему несолдатскому, игравшее
в это время на его физиономии, чтобы понять, каким образом не подраться
в такие минуты
с загрубившим или просто подвернувшимся денщиком, казаком, пехотным или переселенцем, вообще неартиллеристом, было для него совершенно невозможно.
— Мудрено ли! Душа каждого — загадка, а у этого она — совсем потемки. Пожалуй, заслушаешься его, то и несдобровать тебе. Ему надо язык выгладить полосой раскаленного
железа, а на
руки и на ноги надеть обручи, или принять его
в дреколья!.. До каких пор ждать конца его сказки? —
с сердцем воскликнул Дмитрий.
Стража
с офицером, вновь наряженным, вошла. Роза
в безумии погрозила на них пилою и голосом, походившим на визг, заговорила и запела: „Тише!.. не мешайте мне… я пилю, допилю, друга милого спасу… я пилю, пилю, пилю…”
В это время она изо всех сил пилила, не
железо, но ногу Паткуля; потом зашаталась, стиснула его левою
рукою и вдруг пала. Розу подняли… Она… была мертвая.
— Мудрено ли! Душа каждого — загадка, а у этого она — совсем потемки. Пожалуй, заслушаешься его, то и несдобровать тебе. Ему надо язык выгладить полосой раскаленного
железа, а на
руки и на ноги надеть обручи, или принять его
в дреколья!.. До каких пор ждать конца его сказки? —
с сердцем воскликнул Димитрий.
И тому делу был навсегда погреб (совершенное забвение). (Впоследствии великий князь отдал дочь свою за сына Холмского. Так шли
в то время,
рука об
руку, необыкновенный гнев, сопутствуемый
железами и казнью, и необыкновенные милости, вводившие осужденного
в семью царей! [Сын Холмского,
в царствование Василия Ивановича, сослан на Белоозеро и умер там
в заключении. Виною его был только этот самый брак
с дочерью Иоанна III.])